Он не знал, что это из последняя ночь вместе.
А если бы знал, то провел бы её совсем не так. Насладился бы ею, несколько
возможно - а не тратил на споры о том, вступать или не вступать в сражение. И,
конечно, не допустил бы и мысли о Брисеиде. Разве можно думать о ней, когда так
быстро - слишком быстро! - истаивала последняя ночь с тем, кто был его частью
задолго до встречи с троянской царевной. Он забыл бы обо всём. Обо всём, кроме
Патрокла и прикосновений его рук… вкуса его кожи, мерцания глаз - и тех нежных
слов, что Патрокл шептал, думая, что возлюбленный спит.
Но Ахиллес не знал. И теперь ему, сходящему с ума от горя и бешенства, было горче всего думать о своем неведении.
Он отправил Патрокла сражаться в своих доспехах, едва кивнув ему на прощанье,
небрежно пожелав удачи и не молясь богам. Ахиллес никогда им не поклонялся, но
теперь жалел, что в этот единственный раз не попросил их охранить его
возлюбленного. Равно как никогда он не приносил торжественных клятв - а теперь
жалел, что не сказал Патроклу, что любит его сильнее чем кого либо еще, будь то
мужчина или женщина.
Прошлой ночью спор так разгорелся, что глаза Патрокла сверкали
от ярости. Когда всё его тело напряглось во власти пылающего гнева, Ахиллес подумал,
не выгнать ли Брисеиду из палатки на эту ночь. Его возлюбленный оставался
прекрасным всегда, но огонь ярости делал его красоту воистину разящей. Ахиллес позабыл
о споре с Агамемноном, представляя, как мог бы направить ярость Патрокла в другое
русло, чтобы он повалил его на меховую подстилку и взял, давая такой
выход гневу. В нем полыхал бы иной огонь, и закончилось бы всё иначе: теплой
нежностью, а не холодным компромиссом. С Брисеидой нежность была не такой: без
огня и слияния душ - и Ахилл выбрал её. В конце концов, если боги будут
благосклонны, Патрокл всегда будет рядом.
В этом была ошибка Ахиллеса, которой он себе никогда не простит: ослепленный
самонадеянностью, он не подумал, что воля богов может противоречить его
собственной.
Сухими от слишком сильного горя глазами Ахиллес смотрел, как языки пламени
забирают тело его возлюбленного. Он почти завидовал им: по праву он, а не
пламя, должен был последним ласково коснуться тела возлюбленного. Охрипший от
бесчисленных скорбных воплей, Ахиллес молча наблюдал, как навсегда исчезает то,
что было Патроклом.
Ахиллес не знал, что это их последняя ночь вместе, и скоро от неё не останется ничего, кроме праха и воспоминаний об огне.