Ты мое солнце, что согрело меня.
Ты звезды, что очаровали меня.
Ты мое небо, что непостижимо и
загадочно для меня.
Ты мой воздух - я задыхаюсь без тебя.
Ты моя любовь.
Мы оба до сих пор помним тот день, будто это случилось вчера. День, когда я впервые испытал муки ревности и осознал свою слепоту. Тогда я сделал самый важный выбор в своей жизни, благодаря чему обрел силы стремиться в вечность. Вместе с ним.
Все произошло в начале лета, незадолго до моего шестнадцатилетия. Мы с друзьями были в Миезе, где Аристотель продолжал вбивать в кружащиеся от героических мечтаний головы необходимые просвещенным эллинам знания. Несмотря на назидательность и порой излишнюю велиречавость, он умел околдовывать нас рассказами о дальних странах, описаниями неведомых земель, обычаев, диковинных животных, легендами о богах и героях. Я грезил с открытыми глазами о том, как подобно Дионису и Гераклу попаду в Индию и даже дальше, совершу множество открытий, дойду до края мира, увижу, что за ним. Неарх, Филот, Пердикка наперебой задавали учителю вопросы, порой опережая и меня, их глаза горели таким же воодушевлением. Мои лучшие друзья.
И Гефестион. Он всегда сидел рядом со мной, сжимая мою руку всякий раз, когда я увлекался спорами с Аристотелем слишком сильно. Одно сказанное им слово было способно вернуть меня на землю. Преданный, верный, моя вторая половина. Мой Патрокл. Он внимательно следил за каждым моим шагом понимающим взглядом, становясь мне необходимым, как воздух. Да, я любил его. Наши души были едины, и больше мне ничего не было нужно. Я мог поздно ночью скользнуть на ложе к Гефестиону, он обнимал меня за талию, легкими движениями принося покой и отдохновение, до рассвета выслушивая мои безумные грезы. Часто я засыпал на его плече, и он всегда относил меня в мою постель. Мы не были любовниками. Порой мое тело чувствовало отклик на прикосновения Гефестиона, что заставляло меня в смущении уходить к себе. Он не удерживал меня. Ни разу. И никогда не говорил, что ему нужно нечто большее.
Но все вокруг были уверены, что я с ним сплю, даже мои ближайшие друзья. Особенно Кассандр. Он не упускал случая, чтобы не намекнуть Гефестиону, чем, по его мнению, тот смог привязать меня к себе, получить непонятную власть надо мной, право останавливать меня и указывать на ошибки. Гефестион обычно вспыхивал и накидывался на сквернослова с кулаками, желая защитить мое имя. Да, моему Патроклу было позволено многое. Потому, что в моей груди билось его сердце, а в его груди – мое. Я думал, что это будет продолжаться вечно, эта чистая божественная любовь. Он всегда будет моим. И это действительно было так: мы были настолько неразлучны, что я испытывал непонятную мне физическую боль, когда Гефестион раз в месяц уезжал на несколько дней к родителям. Я места себе не находил, пока он не возвращался, томимый той же тоской. Стоило его взмыленному коню галопом влететь во двор, как я кидался к другу и крепко прижимал к себе, мне было безразлично, что это происходило на глазах у всех. Мой Патрокл был со мной. Его самые прекрасные на свете серые глаза виновато смотрели на меня. Никогда не понимал, откуда берется это странное чувство вины. Я знал из его рассказов, в доме родителей у него есть девушка, с которой он бывает близок – служанка сестры, но неужели ему не приходило в голову, что мне совершенно все равно. Разве я мог ревновать к той, кого связывали с Гефестионом только узы похоти. Как я был глуп!
Возможно, если бы он на моих глазах пожелал овладеть девчонкой, одной из тех, что стаями вились вокруг него, мне бы было неприятно, но не более того. Увлекись он одним из наших друзей… Нет, он не давал мне повода усомниться в своей верности. Хотя его высокая стройная фигура, словно высеченные гениальным скульптором черты лица, выразительные глаза зажигали огонь в чреслах многих. И взрослые воины, и совсем еще юные солдаты смотрели на него с вожделением, но никто не решался посягнуть на возлюбленного своего принца. Гефестион же видел только меня. О, Зевс, свою слепоту я могу ныне объяснить лишь крайним эгоизмом и самомнением, я не замечал, как он страдает. И вот, в начале лета в Миезу нагрянул Птолемей. Из-за того, что он был намного старше нас, он не обучался у Аристотеля, но любил развлекать иногда устававших от философа юношей грандиозными попойками и искусными афинскими гетерами. Его визиты ожидались всеми нами с нетерпением. Мной в первую очередь, потому что Птолемей был мне братом. Я доверял ему многие тайны, он, единственный из моих друзей, знал, что между мной и Гефестионом не было физической близости.
Птолемей приехал, когда мы были на занятиях. Мальчик-слуга прошмыгнул в комнату и тихо прошептал на ухо сидевшему у самой двери со скучающим видом Кассандру нечто, что вызвало на его хмуром лице улыбку. Он встрепенулся и сложил пальцы условным знаком (Аристотель терпеть не мог, когда мы говорили о посторонних вещах во время уроков, вот мы и придумали целую систему условных обозначений), что вечером нас ожидает очередная попойка. Мы оживились и с трудом дождались назначенного времени, получив от учителя пару подзатыльников, Филоту едва не оторвали ухо, а у Неарха отобрали кусок мяса. Я… мой щелбан достался, как и следовало ожидать, Гефестиону, подставившему свой лоб.
К брату мы с Гефестионом явились последними, ребята уже развалились на ложах и возбужденно переговаривались, пытаясь угадать, что же особенное приготовил нам Птолемей на этот раз. Все помнили его последнюю шутку. Перед нами танцевала девушка, будто сошедшая с Олимпа вечно юная Геба, по ее тонкому телу струились летящие одеяния, показывая в разрезах длинные изящные ножки. Она выбрала Кассандра и под конец танца оказалась у него на коленях. Тот, не долго думая, запустил руку под ее полупрозрачную тунику и вдруг завопил, с отвращением скидывая ее на пол. Мы замерли от неожиданности, но потом, разобравшись, в чем дело, громко захохотали. Красавица отряхнулась и промолвила приятным баритоном, обращаясь к Птолемею.
- Надо предупреждать, что среди этих милых мальчиков, – он обвел нас смеющимся взглядом, - есть такие легко пугающиеся типы. Обычно меня с коленок не роняют. Даже ты, Птолемей, хоть я тебе и не нравлюсь.
Таков был мой брат.
Мы устроились на свободном месте и стали ждать явления хозяина вечера. Кассандр, как всегда, презрительно усмехнулся, глядя, с какой заботой Гефестион поднес мне чашу с водой, чтобы я мог омыть пальцы, но презрение сменилось откровенной завистью, когда я повторил действия друга, а потом еще и бережно вытер его пальцы поднесенным слугой полотном.
- Меня всегда интересовало, как часто ты подставляешь свою задницу Александру, что он еще не насытился тобой? – зло прошипел Кассандр.
Гефестион сделал попытку вскочить, но я удержал его тихим шепотом и вслух заметил обидчику:
- Почему ты так уверен, что это он подставляет задницу?
Гефестион удивленно посмотрел на ямочку на моей левой щеке, он знал, что это признак моего хорошего настроения, и благодарно коснулся ее губами. Я погладил его ладонь и оставил наши сплетенные руки на моем колене.
Наглец не унимался. Он не рискнул ответить на мой вызов и предпочел вновь уколоть моего филэ:
- Кому ты еще даришь ласки, Гефестион? Птолемею или самому Филиппу, за что те позволяют тебе ухлестывать за принцем, - яд сочился из каждой фразы, сказанной сыном Антипатра. Откуда у такого благородного и преданного Македонии человека мог появиться такой злобный отпрыск?
- Ты – отродье Тартара! - не выдержал мой друг и швырнул в Кассандра яблоко. Метко брошенный снаряд сильно ударил того в грудь. Ребята притихли. Я начал закипать, похоже, мне придется отослать Кассандра из Миезы, пусть я этим и обижу его отца. Кассандр переводил взгляд с Гефестиона не меня, не зная, от кого из нас ему сейчас влетит.
Намечавшуюся ссору предотвратил задорный девичий смех. В открывшуюся дверь ворвались пестро разодетые гостьи и с визгом стали уворачиваться от цепких мальчишеских рук.
- А ну, прекратить, - прогремел голос Птолемея. Он вошел следом за девушками, кивнув мне и Гефестиону и прислонился к резной колонне. Буйная ватага разом угомонилась, они все немного боялись моего старшего брата.
- Красавицы, присаживайтесь вон туда, - Птолемей указал на специально приготовленные для них места. – Разберете себе дружков по вкусу потом. Только сразу всех предупреждаю, - он потрепал меня по голове. – Вот к этим двоим подходить бесполезно: им никто больше не нужен.
Птолемей подмигнул нам и обернулся к остальным:
- Я привез вам еще одного гостя. Это мой афинский приятель – Антиной, весьма милый юноша.
В зал томной походкой шагнул совсем еще юный мальчик. Он был старше нас года на полтора, не больше. Своими пышными золотыми кудрями и атлетичной фигурой он напомнил мне мое собственное отражение, только слишком чувственное. Такое сравнение пришло в голову не мне одному; Гефестион чуть ощутимо напрягся под моей рукой и не мог глаз оторвать от скромно стоящего Антиноя. Мальчик же сначала осторожно взглянул на меня, а потом обольстительно улыбнулся моему другу. Во имя Геракла, - подумал я, ощущая раздражение, - зачем Птолемей притащил этого смазливого юнца, что он задумал?
Брат приготовил нам настоящий пир: столы ломились от виртуозно приготовленных блюд, кувшины были полны ароматным южным вином. Зал был украшен цветами и свежесорванными зелеными ветвями, что создавало впечатление, будто мы находимся на лесной поляне. Да, со вкусом у Птолемея было все в порядке.
Гетеры улучили момент и пересели к моим друзьям, начав развлекать их остроумной беседой, пением, игрой на музыкальных инструментах, умело разжигая в них интерес. Неарх, взяв одну девушку за руку, закрыв глаза, рассказывал ей о морских чудовищах, она испуганно ахала и тесно прижималась к нему, чем, впрочем, оба были несказанно довольны. Пердикка делал вид, что ему вовсе не нравится пение хрупкой брюнетки, но пальцы, выстукивавшие ритм, выдавали его с головой. Все развлекались, как могли.
Мне было бы весело, не будь здесь Антиноя. Он с обманчиво невинным видом сидел возле Птолемея, как раз напротив нашего ложа, и украдкой поглядывал на притихшего Гефестиона, угрюмо пьющего чашу вина за чашей. Мой аппетит улетучился неведомо куда, и я, следуя примеру друга, методично напивался. Почему Гефестион так смотрит на этого афинянина?
Я злился непонятно на кого, скорей всего на свою вдруг проснувшуюся ревность. Ведь Гефестион – свободный человек и может выбирать себе кого угодно, лишь бы он продолжал любить меня. Я убеждал себя, но одновременно мне было больно видеть, с каким желанием он смотрит на другого мужчину. Обычно чутко реагирующий на мое недовольство друг не обращал на меня никакого внимания, я почувствовал себя брошенным и был готов опрометью кинуться прочь. Одна гордость удерживала меня на месте, все бы догадались, почему принц вылетел из зала в слезах.
Тем временем разгоряченные вином юноши уже забыли про беседы и прижимали подружек к себе, наслаждаясь их уступчивостью и покорностью. Птолемей тихо ворковал в уголке с самой старшей из гетер, не забывая следить за тем, что творится в зале. Антиной остался на ложе один и выглядел таким брошенным, что мне хотелось его удавить.
Но стоило попытаться увести Гефестиона. Я снова взял его за руку и только хотел предложить ему уйти, как он отставил чашу в сторону и поднялся, даже не заметив моих судорожно сжавшихся на его руке пальцев. Антиной потупил глаза и подвинулся, приглашая моего друга сесть с собой. На какую-то секунду мне показалось, будто это я обвил руками шею Гефестиона и склонил голову ему на плечо в ожидании поцелуя. Я был вынужден признать, что они смотрелись вместе очень гармонично и привлекательно.
Гефестион медлил. Я видел, как он борется с собой, сминая пальцами ткань туники на бедрах Антиноя. Жар его прикосновений я почему-то ощущал на своем теле. Сперва огонь в груди я приписал действию вина, скорей всего так и было. Вначале. Хотя от выпитого обычно болит голова, но не сердце.
Я, затаив дыхание, наблюдал, как губы Гефестиона что-то беззвучно шепнули на ухо юноше, тот с готовностью кивнул, ладонью проведя по руке моего друга, погладив кожу на сгибе локтя. Я знал, что эта ласка очень нравится Гефестиону, от нее он зажмурился и перехватил пальцы Антиноя. Никто вокруг не заметил, как Гефестион и молодой афинянин, обнявшись, покинули зал, как я, побледнев, спрятал лицо в подушках. Я не помнил, когда плакал в последний раз, слезы обиды обожгли щеки, просачиваясь между пальцами. Александр, во имя Геракла, принц ты или нет, хватит реветь, словно девчонка.
Знакомый голос словно озвучил мои мысли:
- Хватит, Александр.
Я поднял голову, со мной рядом стоял Птолемей, его широкие плечи заслоняли меня от любопытствующих взглядов.
- Брат, я не знаю, почему мне так плохо.
Птолемей вздохнул.
- Не понимаешь? Ступай за ними следом.
Почему я его послушался? Наверное, я сам еле удерживался от того, чтобы не кинуться за Гефестионом и не оторвать его от этого проклятого мальчишки. Гефестион должен был повести Антиноя в свою комнату. Представив, что сейчас загорелое тело моего друга прижимает к кровати стонущего от его страсти юношу, как они обмениваются глубокими поцелуями, я взвыл. Эхо пронеслось по пустынным коридорам, я бежал мимо стражников, провожающих меня взглядами, я умолял богов дать ответ на мои молитвы. Зачем я все это делаю, чего хочу? Что меня гонит вперед? Эгоизм? Ревность? Или нечто большее?
Голову кружило плотское желание. Неужели я становлюсь похожим на отца, он всегда уступал своим страстям, на моих глазах уводя во время пира то одного красивого юношу, то другого. Как они дрались за его внимание, на какие ухищрения только не шли.
Но я хотел быть только с Гефестионом, лишь он одним взглядом мог пробудить мое тело, чего я так стеснялся. Значит, я все время ошибался, Эрос сделает нашу связь сильнее. Я не позволю ему быть с другим. Никогда. Я готов ради этого даже поступиться своей гордостью.
Перед занавесями у входа в комнату Гефестиона я замер, там царила тишина, не прерываемая ни стонами, ни криками, ни жаркими словами. Где они? Я уже и не знал, поможет ли мне мой предок Ахилл. Великий, если ты меня слышишь, дай мне силы бороться за моего Патрокла. Легкое дуновение ветерка донесло до меня шепот «Иди». У Гефестиона было темно, единственный зажженный факел тусклыми бликами дрожащего пламени с трудом освещал кровать. Я напряг глаза и шагнул вперед. Под ногами зашелестела ткань, нагнувшись, я провел по ней пальцами. Туника Антиноя. Больно.
- Ты пришел, - неожиданно раздавшийся мелодичный голос афинянина напугал меня, - занять мое место.
Я выпрямился, с высокомерием глядя на раскинувшееся на ложе обнаженное тело, вновь отмечая, насколько же мы похожи, со спины нас было вообще не отличить.
- Это место мое. Где Гефестион?
- Он пошел за вином, - юноша пожал плечами. – Ему придется выпить еще, чтобы он мог подчиниться зову своей плоти. Его воля очень сильна.
- О чем ты? – я протянул ему одежду, намекая, что пора бы ему убраться. Одновременно я испытывал благодарность к смазливому юнцу, иначе я бы продолжал мучить Гефестиона дальше.
- Он хочет не меня, - Антиной завернулся в свое одеяние и прошептал нерешительно. – Не обижай его.
- Не обижу, - я улыбнулся и вдруг обнял его на самом пороге. – Я справлюсь?
- Ты же Александр, любящий Гефестиона, разве что-то может встать на твоем пути?
Я остался в темной комнате один. Приятная до сих пор на ощупь ткань моей туники вдруг стала царапать кожу, я отшвырнул одежду в сторону и сел на кровать, едва не сшибив небольшой сосуд, стоявший у изголовья. Я глядел на видневшиеся между развевающимися от теплого ночного ветерка шторами необычайно яркие звезды. Так не боялся, даже когда убивал своего первого врага. Как Гефестион отреагирует на то, что я выгнал Антиноя? Ожидание вытягивало из меня мужество, я был не Александром, а глупым влюбленным мальчишкой.
- Антиной, - кувшин с вином стукнул о столик, звякнула чаша, заставив меня вздрогнуть. Мой друг вошел, как всегда, бесшумно. Гефестион остановился, не дойдя до постели пару шагов, и спросил:
- Можно, я буду называть тебя Александром? Иначе я не смогу быть с тобой. – Его голос дрожал так же, как трепетало в этот миг от счастья мое сердце. В глубине души я порадовался, что он выпил так много и что в комнате царит почти полная темнота, иначе, боюсь, Гефестион сразу бы догадался, что перед ним не Антиной.
Я кивнул, не оборачиваясь.
- Спасибо, - кровать скрипнула под весом Гефестиона, раздался звук наливаемого вина. – Хорошо, что ты появился, а то я бы не выдержал и взял его силой. А потом кинулся на меч, не в силах пережить своего падения в его глазах. Мой Александр... - я спиной ощущал, как он напряжен, - я люблю его слишком яростно. Я хочу владеть его телом, мне мало его души.
Моя плоть жаждала его прикосновений, но все, что он делал – это продолжал пить вино, касаясь губами края чаши. Ощутить бы их на себе. Я раньше целовал его по дружески, не размыкая губ, но даже такие невинные поцелуи заставляли меня краснеть от удовольствия. Я вздохнул, мечтая проникнуть языком в его рот, почувствовать его вкус, впитать его кожей, подобно тому, как запах его тела был со мной и днем и ночью, свежий, мужской, мой. О, Боги, сумасшествие Гефестиона оказалось заразительным, я сдвинул ноги плотней, чтобы заставить себя обрести хоть подобие рассудка и вдруг непроизвольно застонал: таким взрывом желания отозвалось у меня в паху.
Гефестион поперхнулся вином, я услышал, как гулко стукнула о пол чаша.
Дрожащие пальцы коснулись шеи, откинули с нее волосы, секунда промедления - и они двинулись ниже, очерчивая каждый позвонок, не спеша. Я чуть подался назад, дрожь в ногах вынудила меня опереться на его мускулистую грудь. Гефестион стоял сзади на коленях, закрыв глаза, и просто водил ладонью по моей спине. Я прижался к нему сильней, желая услышать, как он шепотом произнесет мое имя, расскажет о своих фантазиях. Я полностью отдался своим чувствам, позабыв, кто я, наплевав на свое положение, я всего лишь жаждал любви моего друга. Тело плавилось, освобожденное из темницы физическое влечение подавило волю и разум. Почему я ждал так долго?
Гефестион положил руку мне на бедро и… выдохнул с испугом:
- А-а-лександр, что ты здесь делаешь? – Его чуткие пальцы нащупали хорошо знакомый ему, совсем свежий шрам. Еще бы он его не узнал: сам же и поставил месяц назад, я тогда не смог увернуться от удара, меч Гефестиона на излете задел ногу и оставил в назидание болезненную рану.
Сильные руки рывком развернули меня лицом к внезапно протрезвевшему другу. Он старался не опускать глаза на мое обнаженное тело, которое я был готов подарить ему, зато я, облизывая губы, ласкал его горячим взглядом: широкие плечи, узкую талию, стройные бедра и доказательство его желания, поднимающееся из темно-золотистых волос. Мне нравилось, что я видел. Он поежился и, отпустив меня, встал с кровати.
- Александр, уходи. Зачем ты издеваешься надо мной? Позови Антиноя назад.
Никогда ни до, ни после я не был так несчастен. Мной пренебрег мой возлюбленный. Как я не сдерживался, но в голосе были слышны слезы обиды.
- Почему, Гефестион?
Он убеждал скорее себя, надевая на меня тунику и закрепляя ее на плече подаренной им фибулой.
- Ты совсем глупый или притворяешься, мой принц? Я жажду овладеть тобой, проникнуть внутрь тебя, поглотить, я одержим тобой. Но я не могу позволить себе этого, осквернить твое тело, лучше я попытаюсь забыться в объятиях юноши столь похожего на того, кого я никогда не смогу получить.
Я молча слушал его сбивчивые оправдания, позволяя одевать себя, как куклу.
- Иди спать, мой принц.
И тут я сделал такое, что заставило его онеметь и начать втягивать воздух сквозь зубы: я опустился перед ним на колени и прижался лицом к его ногам, умоляя.
- Гефестион, не прогоняй меня. Пусть я – твой принц, но ты – мой царь, я без тебя никто. Позволь мне подарить себя тебе, я знаю, что в жизни я буду обладать другими, но мной будешь владеть только ты. Прошу тебя, - я поднял голову, поцеловав его бессильно опущенную руку.
- Александр, с тобой все в порядке? - Его чуткие пальцы погладили меня по лбу, нет ли горячки. Я поцеловал их, взяв мизинец в рот и принимаясь посасывать его. Гефестион не то выругался, не то вознес хвалу богам, поднимая меня с пола и усаживая на пока еще холодное ложе. Он присел, так чтобы наши лица были на одном уровне. Его глаза были не просто окнами души, они заключали в себе вечность, то, ради чего я буду жить отпущенный мне судьбой срок.
- Ты серьезно, мой принц? – Его дрожащие губы приближались ко мне, дразня ароматом вина и фруктов. Я ухмыльнулся и, предугадав его движение, повел плечом, давая ткани сползти по мокрой коже.
Гефестион смотрел на меня, словно не веря своим глазам. - Иди ко мне, - шепнул он, протягивая ко мне руки, - мой возлюбленный, мой единственный.
Я чувствовал, будто я стал повелителем всей Ойкумены.
- Клянусь Афродитой, Гефестион, твои чудесные глаза лишают меня воли, они говорят с моим сердцем, - я кинулся ему на грудь, позволив стиснуть меня так, что кости хрустнули. Мы сидели так долго-долго. Я глубоко дышал, глупо улыбаясь, а Гефестион целовал дрожащими губами мое лицо, шею, плечи, пылающие огнем от его ласк. Я еще в самом начале закрыл глаза, чтобы более полно насладиться волшебством этой ночи.
- Геф, - окликнул я увлекшегося покусыванием моих ушей филэ.
- Что? – отозвался он, потираясь о влажную кожу шеи носом и дуя на нее, отчего я задрожал и вцепился ногтями в его плечи.
- Ты будешь меня целовать или нет? Я хочу твой язык тут, - я приоткрыл губы и поманил его, облизав их, ощущая себя диким зверем, оттого что я так яростно жаждал своего друга.
Торжествующая улыбка Гефестиона, наконец настигшего свою добычу. Он содрал с моих бедер мешавшую нам обоим тунику и встал между раздвинутыми ногами, коснувшись напрягшимся фаллосом моей не менее твердой плоти. Я задохнулся, издав тихий стон, Гефестион воспользовался этим, чтобы накрыть мои губы своими и впервые поцеловать меня как любовника. С ослепительной нежностью он исследовал мой рот, наши языки, сплетаясь и скользя, творили мелодию, затрагивающую самые глубины наших сердец, через уста мы сплавляли воедино души. Я и подумать не смел раньше, что благодаря плотскому желанию можно стать действительно одним целым. Сколько времени мы потеряли.
Но скоро я уже и думать не мог, Гефестион, очаровывая меня своими бездонными глазами, мягко уложил меня на спину и сел на кровать.
- Как долго я этого ждал, - он взял в шершавые ладони мою ногу и стал языком выписывать на ней узоры, побуждая меня желать большего. Дойдя до бедра, он переключился на другую ногу, я кричал от нетерпения ощутить его плоть в себе, но он не торопился, приготовив для меня настоящую пытку.
- Гефестион, ты моя жизнь, - вскричал я, уже не видя ничего, кроме хоровода звезд, когда он взял меня в рот, принимаясь крепко сжатыми губами выпивать меня до капли. Его уста творили со мной нечто невообразимое, облизывая, покусывая, целуя. Жар его губ и языка, крепкие пальцы, сжимающие бедра, массирующие болезненно ноющую поясницу. Опасаясь удушить моего любимого, но, будучи не в силах удерживаться, я сжал его шею ногами и подбросил бедра вверх, ощущая, как вокруг закипает воздух. Молнии непрерывно били в плененную губами Гефестиона плоть, сжигая меня и заставляя хотеть еще и еще. Еще немного.
Но я и представить не мог, что кончу ему прямо в рот. Попытавшись оттолкнуть Гефестиона, я уперся ногой в его плечо. И получил болезненный шлепок по ягодице.
- Ты чего, Александр? – он внезапно прекратил посасывать мой член и лукаво посмотрел на меня. Я взвыл от разочарования.
Гефестион прищурился.
- Мне это будет приятно. Все, что связано с тобой, для меня бесценно, - он демонстративно растер пальцем капли, выступившие на кончике мокрой от его слюны плоти. – Мой принц.
Его голос возбуждал меня едва ли не больше, нежели его божественное тело, страстные слова, которыми он сопровождал малейшее прикосновение, лишали меня гордости и рассудка. Я был готов сделать все, что угодно, только бы он продолжал любить меня так неистово.
- Гефестион, - я протянул руку и ухватил его за прядь длинных волос. – Скажи, что это не сон и не бред.
- Это наша мечта, - он вытянулся на ложе рядом со мной, задумчиво поглаживая покрасневшие вишенки сосков, я тянулся за его пальцами, словно оголодавший зверек.
- Александр, - Гефестион, смущенно отвел взгляд. – Ты точно готов к тому, чтобы я… - его рука проникла между моими покорно подавшимися в стороны ногами. – Я был там?
Я поцеловал его длинные ресницы, вознося хвалу богам, которые благословили меня Гефестионом. - Если это не будешь ты, не будет никто. – Я, ощущая себя всесильным сыном Зевса, оседлал его мускулистые бедра и засмеялся. – Поскачем?
- Кто я, чтобы спорить с будущим правителем Македонии? - Гефестион налил на ладонь масло из флакона, стоявшего подле кровати. Я забыл, как надо дышать, наслаждаясь видом моего филэ, обвившего рукой свой фаллос.
- Александр, приподнимись. – Я послушно привстал на колени и почувствовал его пальцы, осторожно ласкающие щель между ягодиц. Минута томительных поглаживаний и аккуратных, почти не болезненных попыток расширить узкий вход, и я умолял Гефестиона дать мне то, чего я жаждал больше, чем трона.
- Запомни, Александр, что больше в моей жизни не будет ни женщины, ни мужчины. -Одной рукой он крепко держал меня за бедро, а второй подвел к девственному отверстию подрагивающий член и стал медленно вводить его в меня. Он подходил мне как меч – ножнам, боги сотворили наши тела идеально дополняющими друг друга, поэтому я продолжал с улыбкой опускаться на растягивающий меня фаллос.
Цветные пятна заплясали перед глазами, когда Гефестион вошел до конца и замер. Я закричал, не в силах выносить неподвижности. Руки я отвел назад и, зажав в пальцах покрывала, принялся то подниматься, то вновь глубоко насаживаться на трущуюся внутри меня плоть. О, Афродита, Гефестион незаметно руководил нашей скачкой, легкими нажатиями рук раскачивая меня, его бедра встречали мои судорожными толчками. Он стонал, повторяя мое имя, даря мне радугу между полуопущенными ресницами. Мне было уже все равно, пусть даже мать вошла бы в комнату в этот момент, я бы ни за что не остановился.
Я уже начал терять силы, но судороги желания в животе только нарастали. И вот Гефестион, сам беспрерывно взывавший ко всем богам сорванным голосом, крепко сжал мой член. Именно это толкнуло меня за грань, я извергся прямо на его живот, забрызгав темно-золотистые пряди, рассыпавшиеся по подушке. Он провел языком по губам, слизывая беловатую капельку, и я упал ему на грудь, ощущая, как в меня проливается горячее семя возлюбленного.
Гефестион бережно прижался ко мне губами, выдыхая прямо в рот,
- Александр, ведь ты всегда будешь со мной?
Я потянул покрывала вверх, накрывая наши остывающие под дуновением ночного ветра тела.
- Клянусь своей бессмертной душой, что наша любовь останется с нами до самого конца.