Эпир,337
г. до н.э.
- Пойдём, я хочу показать тебе кое-что …
Гефестиона упрашивать было не нужно. «Слава Зевсу, наконец-то заметил, что я
вообще существую!» Он немедленно накинул меховой плащ, прихватил овчинную накидку
для Александра – тот собирался идти по снегу в тонюсеньком шерстяном плаще.
Поспешил за ним.
Слуги в эпирском дворце царя Александроса шарахались, испуганно уступая им
дорогу: уж больно грозен и решителен был вид этого македонского изгнанника и его
неизменной тени.
Вопросов Гефестион не задавал, знал, что сейчас бесполезно. С той самой
проклятой пирушки не обмолвились, кажется, и парой фраз. Всё было нарушено в
один миг. Гефестион ощутил вдруг, как хрупок мир, в котором они - рядом. Все
эти дни бешеной скачки – от кого удирает, не от себя ли самого? – Александр был
погружён в себя. Разговаривал только с матерью, да и то, больше по
необходимости. Друзья, которые отправились с ним в эту ссылку – Птолемей,
Неарх, Гарпал, Эригий, Лаомедон – держались кучкой, не решаясь приблизиться к
такому вот Александру, но, зная, что будут скоро очень нужны ему. Гарпал,
которому природа не позволяла не шутить, делал это скорее по привычке. В ответ
- получались гримасы.
Гефестиону было хуже всех. Он оказался между. Впереди - Александр и Олимпиада,
позади – все остальные. В отчаянье, он даже решил, что вот всё теперь потерял.
Но следовал за ним – это как жить, дышать. И будь что будет!
Александру сейчас нелегко. Так нелегко, как никогда. И всё же, мог бы хоть
поглядеть, хоть показать, что помнит.
И, наконец, долгожданное: «Пойдём со мной…»
Александр не шёл – летел. Он всегда был стремителен, но в эти угарные дни
спешка, бег стали его единственным ритмом.
Они покинули дворец вдвоём, пешком вышли со двора за высокие вековые стены.
За воротами налетел порыв пронзительного ветра. Александр, как будто и не
заметил. Но Гефестион поскорей накинул на него овчину. Сам плотнее закутался в
мех. Гадал, что он такое задумал?
Дорога в этот ранний час была пустынна. А может, это Сандер такую дорогу
выбрал?
На всякий случай, Гефестион тронул меч – всё в порядке, на месте.
Они шли долго, вверх по склону, оскальзываясь в талом снегу. Ни слова не было
произнесено. Вошли в дубовую рощу, простую, не священную даже, потому что
Гефестион нигде не заметил присутствия храма или святой воды. Неухоженная,
дикая роща. Деревья голые, некрасиво, тревожно вздымают в серое небо зимние
ветви.
Бег оборвался внезапно – Александр замер на краю глубокого обрыва. Резко
обернулся. Гефестион, едва не наскочил на него, остановился.
- Так и есть… Смотри!
Гефестион глянул туда, куда указал Сандер. Сначала ничего не увидел, но потом –
аж сердце подскочило: на самом крае, отдалясь от остальных деревьев и непохожие
на них, стояли два тесно прижатых друг к другу тёмных ствола. Стройные,
молодые, одинаковые по толщине, переплели ветви, образовав единую крону, ещё
лишённую листьев.
- Узнаёшь? – Александр пытливо и насторожённо всматривался в его лицо, будто
ждал ответа, от которого зависела судьба.
- Дерево Ахилла и Патрокла? – разве мог Гефестион не узнать!
Александр благодарно взял его за руку и подвёл к стволам.
- Видишь, стоят на самом краю…
«Как и ты, и я, мой Александр. На краю, это точно…»
- Я увидел его, когда мать ребёнком однажды привозила меня сюда. Кажется, в
прошлой жизни, так это было давно. Она рассказывала всегда, что здесь – родина
Ахиллеса. Я бродил по окрестностям, искал хоть какой-то знак. И однажды набрёл
на него.
Гефестион видел, что Александр - всё ещё далеко, но уже становится ближе. Как
будто, он, наконец, его немного нагнал, и продолжал приближаться. И сердце
заволновалось, забилось часто-часто.
Александр положил ладонь на сухую, чуть шершавую кору – рука была алебастрово -
белой на бархатно - чёрном.
- Не знаю почему, но я сразу понял, что это оно… Я поклялся, что приду сюда
ещё, хотя бы раз. Приду не один…
Он снова обернулся к Гефестиону. Он доверил самое сокровенное, что лежало
долгие годы в его душе, вверяя себя ему уже без остатка.
Гефестион с трепетом прикоснулся ко второму стволу. Теперь они стояли, одна
рука – на деревьях, вторая – в руке другого. Гефестион ни за что не мог бы
описать, что испытывает сейчас. Все мысли куда-то ушли. Да они и не были нужны
– в этот миг окончательного соединения сердцами.
Не было клятв, не было никаких высоких слов. Простое – «люблю» - Гефестион сам
не понял, как его губы произнесли, нарушая священное молчанье, но иначе просто
сердце бы разорвалось.
Александр, как само собой разумеющееся, отозвался: «Я тоже тебя люблю» - и,
наконец, улыбнулся. Нежно, болезненно, словно само движение мышц вызывало муку,
но – улыбнулся! И ответил на объятье и поцелуй.
Не сговариваясь, они повязали на стволы свои пояса. Ахилл и Патрокл. Александр
и Гефестион. Отныне их имена никто не сможет разделить. Так же, как и их судьбы.
На краю горного обрыва кружилась голова. Потому что царь Филипп был ещё молод,
Персия – далека и необъятна, дворец в Эпире жаждал избавиться от их мятежной
шайки, их ведь сюда никто не приглашал.
Но уже наступала весна - от двух соединённых стволов так пьяняще пахло
оживающими в глубине соками.
И им – вместе - всё на свете было под силу!