Царь Александр - достойной и благородной Клеонике, дочери благородного Аминтора, сына Деметрия, и Елены, дочери Амфиона, старшей и любимой сестре несравненного героя Гефестиона, а через нее – прочим его родственникам, кто любит его и помнит.
Не моей рукою должно было быть написано письмо, которое ожидает твоя семья. Думаю, что ничье письмо не обрадовало бы вас так, как письмо от Гефестиона, брата и родича. Но не жди более этой радости, благородная Клеоника. Гефестион покинул нас.
От него я знал и знаю, как он любил тебя, старшую его лишь двумя годами, и не такие вести хотел бы я сообщить о нем, но увы! тебе пишет не твой брат, а всего лишь его друг, и для того пишет, чтобы сообщить горькую весть: твой брат более не среди смертных.
Тяжко тебе будет читать об этом, благородная Клеоника, и, поверь, писать об этом мне еще тяжелее. Но я никому не препоручил бы передать тебе эту горестную весть, так как чувствую, что именно мне полагается, ради его памяти, это сделать, и не из-за того лишь, что я был ему царем, которому он всегда был верен, как никто, а из-за большего и важнейшего: я был ему ближайшим другом, и у меня не было более близкого друга, чем он; поэтому те, кого он любил, друзья и мне. Поэтому прими это письмо не как письмо царя, но как письмо друга, который оплакивает потерю лучшего и ближайшего из людей вместе с тобой, и который чувствует, что по праву друга должен рассказать тебе о том, как он ушел от нас: тяжко узнать, что нас покидают любимые, но тяжко и не узнать, как это случилось, или узнать об этом из равнодушной и лживой болтовни, от чужих людей. Поэтому я и расскажу тебе, как это случилось, хотя бы тебе и было тяжело это читать, как мне – об этом писать.
Гефестион, равный Патроклу, отважный, сильный, прекрасный, мужественный, погиб не в бою, а был погублен болезнью в расцвете сил. Он заболел, будучи в персидском городе Экбатаны; но я думаю, что он давно чувствовал недомогание, но никому не хотел о том говорить, а когда его спрашивали, отвечал, что он вовсе не болен. Я узнал об этом уже потом, потому что некоторое время мы не виделись: обстоятельства удерживали каждого из нас в тех местах, где мы были необходимы. Наконец и я увиделся с ним, и спросил о его здоровье, мне он отвечал то же, и не сразу я его уговорил, а точнее заставил, подвергнуться осмотру врачей. Теперь и вечно я виню и буду винить себя за то, что не сделал это сразу.
Врачи осмотрели его и сказали, что он действительно болен. Но сперва казалось, что лихорадка не так страшна, многие болели ею и прежде, и выздоравливали. И сам он не относился к своему недугу серьезно, так что пришлось заставлять его следовать советам врачей. И он им следовал, поневоле, но ему становилось все хуже, и наконец он и сам признал, что очень болен. Я же тогда призвал искуснейших врачей и сам все время был рядом с ним: он уже не вставал с ложа, и я боялся за его жизнь: у него, как это всегда в такой лихорадке, жар перемежался с ознобом, и он не мог ни спать спокойно, ни есть, а порой задыхался. Так прошла неделя, я не отходил от него; но потом ему стало лучше, он смог спокойно дышать и уснул, и казалось, что он наконец-то выздоравливает. И тогда я принес жертвы богам, в благодарность и ради надежды; но сразу после этого меня призвали в иное место: то были дни празднеств, как раз шли священные состязания, и люди желали видеть царя. Я поцеловал его и ушел, а он спокойно спал и дышал ровно.
То был последний раз, когда я видел его живым: во время состязаний ко мне подбежал юноша из его свиты, и сказал, что Гефестиону стало хуже. Я помчался к нему сразу же, но когда вошел к нему в комнату, то уже не застал его в живых: он умер, не дождавшись меня. М
не сказали потом бывшие при этом, что он страдал, но недолго. Но я вечно буду корить себя за то, что в эти минуты я не был рядом с ним. Я опоздал проститься с ним; и вечно буду проклинать себя за то, что ушел от него тогда на празднества, понадеявшись, что он выздоравливает.
Такова была его смерть, благородная Клеоника: в тишине дворца, в дни празднеств, от болезни, сразившей его во цвете лет, и я оплакиваю его смерть вместе с тобой.
Что сказать еще: лишь то, что твой брат, благородная Клеоника, будет погребен как подобает. Его тело омыто, оплакано и забальзамировано, ему будут возданы почести как богоравному герою, на то есть разрешение божеств – и посмели бы они его не дать!.. ему будет построен костер, равного которому не было построено никому из смертных и бессмертных. Небесное пламя угасло на алтарях в знак скорби. Небесное пламя с его уходом воистину угасло навсегда и больше не загорится так, как прежде. Я обещаю, что построю в его честь храмы, и прослежу, чтобы в них все положенное соблюдалось как подобает.
Но его это не вернет. Богоравный герой Гефестион уйдет в небеса легким дымом. Когда ты будешь читать эти строки, это уже случится; значит, в этот час и мое сердце, и мои слезы давно уже ушли вслед за этим дымом в небеса.
Что же еще. Да будет его тень мне свидетелем: пока я жив, его семья и близкие ни в чем не будут знать недостатка. Знай, Клеоника, что для меня священны те, кто любил Гефестиона, лучшего и надежнейшего из друзей, прекраснейшего из людей, храбрейшего из мужей, умевшего любить - и бывшего любимым - такой любовью, какая редко даруется и богам, и смертным.
И снова прими мое сочувствие твоему горю, которое я доставил тебе этим письмом: я оплакиваю его, как не оплакивал бы собственную жизнь.
Александр.