Я греюсь у костра, потому что мне холодно.

Как просто и вместе с тем - странно.

Как непривычно.

Рядом со мной сидят те, кого я называю своими друзьями. Рыже-коричневые отблески пляшут на их одежде, шерстяных плащах и просыхающей у костра обуви, на лицах. Мои воины, мои друзья смеются и передают один другому большую кружку с неразбавленным вином. Мы празднуем. Вернее, они празднуют, а я греюсь у огня. Никто об этом не знает. Никто не догадывается. Никто не задумывался, почему я иногда сижу у огня рядом с ними - но я прихожу в общий круг, потому что мне хочется говорить с ними, пить с ними и делить принесенные мною радость или горе.  Или вспоминать тех, кто погиб за меня.

Я никогда не прихожу к костру только потому, что зябну.

Если мне холодно, ты греешь меня.

Сейчас тебя нет, ты далеко - отчасти это моя вина, но кому, кроме тебя, я мог доверить столь важное поручение, с каким послал тебя? Я завишу от тебя, но не как от наркотика. Как люди привыкли носить одежду, чтобы не мерзнуть, так и мы с тобой привыкли греть друг друга ночью, когда холодно, когда ветер прогибает внутрь ткань шатра или когда дождь шуршит по его пологу.

Я не могу ограничиться лишь собственным теплом, а тебе не достаточно тепла твоего тела, и сейчас ты тоже где-то там сидишь у костра, потому что тебе холодно.

А когда мы вдвоём, наше тепло смешивается  - и друг с другом становится жарко.

Почему мне не согреться в одиночку? Почему мне не хватает тепла под всеми одеялами из лучших мехов?

У меня нет жизненной силы двоих.

Мои друзья, мои воины оборачиваются на звук копыт. На краю лагеря дозорные окликают всадника, прискакавшего, видимо, с важной вестью. Мне становится неуютно. Ночные гонцы редко приносят хорошие вести.

Если что-нибудь случилось с тобой…

Он называет моё имя.

Письмо.

Издалека.

Значит, не из-за тебя, слава всем богам, в которых я иногда перестаю верить.

Я беру письмо из рук гонца и неохотно иду в свою палатку. Никто никогда не читает моей личной почты - конечно, кроме тебя.

Я сажусь на ложе, такое пустое и слишком большое без тебя. Сорвав печать, начинаю читать. Новости из моих родных мест, новости с границ, новости, новости… Они сыплются на меня - и внезапно я понимаю, что сейчас должен прозвучать твой голос и сказать, как воспринять эти новости, что делать с ними.

Я стараюсь не принимать необдуманных решений, и поэтому мне нужен кто-то, кто будет разговаривать со мной. Почему это так важно? В конечном итоге решение принимаю я и редко слушаю чьих-то советов, кроме твоих. Да и то ты не советуешь, а лишь помогаешь течь моим мыслям.

Могу я думать без тебя, в конце концов? Я могу разговаривать в одиночестве, задавая себе вопросы и отвечая на них. Это выглядит глупо, но никто не слышит, никто не приблизится к моей палатке без разрешения. Со стороны глупо, но поговорить с умным человеком полезно.

Но я не могу осмыслить все эти тревожные вести без тебя.

И мне надо говорить с тобой не потому, что ты скажешь что-то умное - ты вообще редко говоришь что-то умное - а потому, что… я не знаю, почему, я опять упираюсь в эти вопросительные знаки, изогнутые, как брови удивленной богини.

Мне сегодня опять не спать всю ночь. Письмо растормошило меня, и мне надо срочно писать ответ, писать распоряжения, чтобы укрепляли форпосты, чтобы набирали людей, передвинули два отряда.

Я пишу. Пишу долго, благо пергамента много - самого плохого пергамента для писем, которые не нужно хранить.

Я пишу при свете масляной лампы уже четвертое письмо: снова распоряжение. Рука слабеет, и я начинаю видеть строку будто в отдалении; мне кажется, что я пишу ровно - но когда открываю глаза, вижу, что линия ушла вниз и буквы невозможно разобрать. Так хочется спать.

Как часто, когда я не сплю ночь, ты отвлекаешь меня ото сна - или отгоняешь от меня сон. Забавно: ты спишь со мной - и ты не спишь со мной. Не спишь, когда не сплю я - и  когда замечаешь, как слипаются мои глаза, ты говоришь что-то или просто кладешь руку на плечо, или шутливо дуешь мне на закрытые веки. Но чаще просто что-то рассказываешь. И я с радостью откликаюсь и улыбаюсь тебе - только тебе - отвечая на шутки, и посрамленный сон уходит в соседние палатки.

Прошлой ночью удалось выспаться. Но скучные бумаги неотвратимо нагоняют дрёму.

Сейчас ты, наверное, уже спишь. Думаю, ты ещё где-то на полдороги, а до места доберешься завтра. Твоего возвращения ждать дня три. Так долго, долго ждать, но сейчас, в дремотном оцепенении мне кажется, что я могу проспать эти трое суток…

Почему я не могу бодрствовать и самостоятельно стряхнуть дрему? Она такая вязкая, но почему я не могу вытащить себя на поверхность, в нормальное трезвое состояние ума? Мы с тобой так привыкли засиживаться до утра за разговорами, и нам совсем не хочется спать, когда мы говорим о разном или проводим ночь в ласках. Мы так привыкли тормошить друг друга и не давать заснуть, когда спать нельзя.

Разговаривать с собой в одиночестве, бить себя по щекам - я пробую всё это, но ничего не помогает. Я плыву, или лечу, или падаю - я засыпаю с пером в руке, над пергаментом.

У меня нет жизненной силы двоих.

Меня будит робкое - такое робкое, но не твоё! - прикосновение. Кто-то теребит за плечо, называя по титулу и имени. Надо же было так заснуть - даже не заметить, как кто-то вошёл в палатку! Скоро меня можно будет брать голыми руками, и враги порадуются, сварив меня спросонья в кипящем масле.

Я вскакиваю на ноги и оказываюсь лицом к начальнику караула. Он не по уставу держит руки за полами плаща, и на его лице написан ужас.

- Докладывай! - приказываю я, опасаясь, что на лагерь всё же напали.

Разведчики не обнаружили поблизости передвижений врага. Мы победили в поле, и они все убежали прочь, как трусливые псы. Сегодня воины пили и праздновали. Если разведчики что-то упустили…

Солдат мнется, видимо, не зная, как сказать.

- Тревога? - тороплю его.  

Он не может сказать той вести, которую принес мне, зная, что эта весть убьёт меня и думая, что перед этим я успею убить его. Он ещё мало служил у меня, не знает, что я не казню гонцов.

И я понимаю, почему он держал руки под плащом.

Он протягивает мне так и не доставленный конверт и окровавленную наручь.

Твою.

- Все, кого вы послали в сопровождении, тоже погибли… вернулся один всадник и привез это… тело тоже теперь не… выступить… закат…

Я не слышу, что он говорит. Только вижу. Вижу перед внутренним взором твоё лицо. Вижу твоё... Вижу твоё лицо...

******

Земля фараонов гостеприимно встретила меня. Здесь слышали обо мне, здесь чествуют меня, заранее веря, что я могу свершать подвиги, достойные полубогов. Но у меня нет силы полубога. У меня нет даже - …

Я вижу всё в серых тонах. Уже год прошёл, а я не никак не могу поверить.

Мне непривычно не чувствовать тебя рядом. Идти в одиночку. Кажется, всё так просто - поставить вперед одну ногу, затем вторую, одну и опять вторую, идти по дороге. Все делают это, все куда-то идут и им хватает сил.

Но они видят перед собой лишь кусочек дороги, уже разбитой - дороги из местного камня, которая ведет в городские ворота, где ждут фестивали, еда и пиво.

Я вижу другую дорогу, вернее, путь. Он нарисован в моём воображении или прямо на жарком мареве, нарисован призрачными красками и ведет далеко.

У меня подкашиваются ноги, когда я думаю, что этот путь предстоит пройти без тебя. Где взять такие силы?

Сотни, тысячи людей проживают свою жизнь в одиночестве, но умирают в безвестности, горе и нищете. На это им хватает сил одной своей жизни.

Я не могу без тебя. Мне страшно идти всё дальше по этой дороге, от которой веет холодом призрачных крыл, дорога ведет через чужие смерти - и никто не сможет сказать заранее, приведет ли она к тому, о чем мы с тобой мечтали.

Усталость, бронзово-тяжелая усталость заливает мои члены, как расплавленный металл - кузнечную форму. Каждый день тренироваться, ездить на лошади, размахивать мечом, чтобы сохранить и отточить искусство боя. А потом поход, бесконечный, изнуряющий. Путь героя  - путь вечной усталости. Мне не хочется геройствовать в одиночку. Зачем? Я не могу, потому что...

Взобраться на кручу проще вдвоём, если я подсажу тебя, а ты потом подашь мне руку. А в одиночку туда не влезть. Потому что…

Вооружиться для боя легче вдвоём, если я шнурую твои доспехи, а ты мои. Без тебя я пойду в бой без защиты. Потому что…

Переплыть Нил можно только вдвоём, если чередоваться, и я буду плыть, а ты отдыхать, а потом наоборот. Без тебя я войду в эту реку, и она приведет меня к трем другим, к рекам Аида, - да, возможно, Нил течет прямо в Аид, и я войду в эту реку и не выплыву,

потому что у меня нет жизненной силы двоих,

и потому что у меня нет тебя.