Я умру на рассвете. Покушение на жизнь царя – за это полагается смерть. Все воины будут смотреть. Будет смотреть и он, Великий Царь.
Я называл его просто по имени.
- Как тебя зовут? – Спросил он, впервые увидев меня.
- Гермолай, повелитель.
- Ни к чему такое обращение, Гермолай. Можешь звать меня Александр.
Я гордился тем, что служу Александру. Перед сражением я подводил ему Буцефала и подавал шлем. Мне так хотелось скакать рядом с Александром, биться за него. Но в бою его окружали другие. Другие были возле Александра и после боя, другие говорили и смеялись вместе с ним. А я всего лишь наполнял его кубок. Замечал ли он меня вообще?
Каждый вечер Александр говорил: «Спасибо, Гермолай, мне ничего не нужно», и я уходил, мечтая лишь об одном – остаться. Иногда Александр отсылал меня раньше обычного, и я понимал – ночью он будет не один. Я стыдился своей ревности. Но не мог сдержать злые слезы, когда утром расправлял смятые покрывала на его ложе. Ложе, которое Александр делил не со мной.
Однажды он вернулся очень уставшим, покрытым пылью после дня, проведенного верхом. Я приготовил ванну и собирался уйти.
- Гермолай, завтра вечером ты свободен… - Александр не договорил, глядя на меня. – Что с тобой?
Я знал, что завтра возвращается Гефестион, уезжавший куда-то по поручению царя. Александр подошел, приподнял мой подбородок.
- Ты плачешь?
Мне было больно. Я представлял, как Гефестион обнимает Александра, и понимал, что никогда не сделаю этого сам. Царь был так близко. На расстоянии вытянутой руки. И я не сдержался, обнял Александра за шею.
- Гермолай… Мальчик, ты…
- Я люблю тебя, Александр, - прошептал я, всхлипывая.
Он отстранился. Долго смотрел, словно видя меня впервые. Потом сказал:
- Не уходи. Поможешь мне принять ванну, юный Ганимед.
***
Проснувшись утром на царском ложе, я испугался. Неужели я посмел заснуть? Но Александр не сказал ничего, просто обнял меня.
В его объятиях ночи заканчивались слишком быстро. В любви Александр был нежен, словно боялся причинить мне боль.
Все изменилось с появлением Багоя. Он отнял то немногое, что я имел – Александр больше не прикасался ко мне.
Как-то на охоте я убил кабана, в которого целился Александр. Я хотел, чтобы он вспомнил, что я еще существую.
- Высечь, - приказал Александр.
Если бы унижение убивало, я давно был бы мертв.
Каллисфен рассказывал о Гармодии и Аристогитоне, убивших тиранов и подаривших Афинам демократию. Но я знал, что афинскими героями двигала любовь и поруганная честь. Как и мной.
Мы должны были убить Александра ночью, когда он заснет. Сострат, Эпимен и Антиклей, с которыми мы по очереди несли службу у царя, искренне считали, что мы вернем македонцам попранную свободу. Избавим их от тирана, требовавшего называть себя богом. Никто не догадывался, о чем думал я.
Боги хранили Александра той ночью, он вернулся к себе только утром. А на следующий день Эпимен проболтался, и нас схватили.
Александр был поражен, когда узнал.
- Как ты мог, мой Ганимед? Почему так ненавидишь меня?
«Ненавижу? Я люблю слишком сильно!» - хотел крикнуть я.
Я умру на рассвете. Единственная мысль утешает – перед смертью я увижу Александра.